Добавлено (22.12.2011, 21:03)
---------------------------------------------
Отрывок №4 "Размышления о полетах и странствиях"

Вскоре, венгерка, оказалась около дома. Она подошла к подъездной двери. Девушка смогла открыть дверь. Через несколько мнгновений каблуки её сапог застучали по лестнице. Элизабетта шла вверх. Она не знала, что что-то не так...

Малыш заплакал, он не хотел, что бы ему помагали. Он ненавидил когда его поучают. Он не сносил когда оставался один, но и терпеть не мог выслушивать других. Иногда ему просто хотелось исчезнуть. Иногда, он представлял, что произойдет, если он и вправду бы пропал... без следа. Он думал, что никто и не заметит, он ведь ненужен никому. Даже себе. Какой смысл жить если знаешь, что жизнь пуста. Что он серавно не почувствует ни радости, ни любви, не узнает, что такое настоящее горе. Он не хотел дальше лежать тут, на виду у своего брата и своей сестры. Нет, ему не было стыдно. Ему не было жаль... Просто ему было больно подняться. Он понимал, что лежит среди сотен осколков разбитого стекла и фарфора. Каждое движение давалось с жгучей болью. Он редко смеялся, редко играл. Он до сих пор не знал он это или не он. Вскоре, раздался звук открывающийся двери. Та скрипнула, и вкоре, на пороге оказалась Элизабет. От неё веяло холодом, неспокойством и усталостью. София услышав мамины шаги сразу бросилась в коридор. Она с радостью кинулась к маме. Девочка видила, как мать снимает своё пальто. Венгерка старалась не стоять напротив зеркала.. Наверное, потому-что в нем она видила себя. Усталую, измученную и несчастную от горя женщину. Некоторе думали, что ей уже тридцать, или тридцать пять. А ей на самом деле всего двадцатьсемь лет.
-Мама! -Софи окликнула Лизабетту. Девушка резко обернулась.
-Это ты, Софи... прости... меня долго небыло.
-А где ты была.
-Какая тебе разница! -Резко начала Хедевари, после чего попыталась успокоиться спокойно произнесла. -Я... я просто купила поесть.
-А что мы будем кушать? -Подойдя к матери, спросила девчушка. -Мама! Мама! Мы сегодня с Людвигом и Мистером Маффином играли в чаепитие... а потом... -на этом, Софи притихла. Улыбка на лице венгерки исчезла. Она поняла в чем дело.
-Так, где он? -холодно спросила мать.
-Мистер Маффин.... Мистер Маффин сидит на стульчике, мамочка!
-Я не про Маффина. Я про твоего младшего брата. -еле сдерживая гнев донеслось от Хедевари.
-Но мама!.. -Софи уж было хотела, что то возразить, как мать и дочь уже стояли у входа в гостинную.
-Моя ваза... -тихо прошептала Лизхен. Иностранка была крайне опечалена. Этот предмет был одним из самых памятных для неё. Это была ваза, которую дедушка привез из Стокгольма, когда Элизабетта была ещё совсем малышкой. Вскоре, взгляд малахитого-зеленых глаз девушки устремился на своего младшего сына. Вся венгерка была переполнина отчаяньем и гневом. Она, не сняв сапоги начала ступать вперед по блеклому ковру, покрывавшему лакированный пол комнаты. Она шагала осколкам дорогущего фарфора, который не имел теперь никакой ценности. Ни как источник дохода, ни как память о прошедшем. Ви-Ви почувствовал, что Элизабетта приближается к нему. В эту секунду, малыш быстро поднялся на слабые ноги и с кинулся вперед, несовсем понимая откуда идет звук. Вдруг, мальчик почувствовал как кто-то крепко сжал его запястье.
-А! Мне больно! -Пискнул Ви-Ви. Весь он дрожал от боли, от страха. Эти чувства... они не давали ему покоя. Он просто хотел, что бы его полюбили. Хотя... иногда, ему самому казалось, что он ненавидит свою мать.
-Ты мне уже надоел! Хватит! С меня довольно! Ты всё... всё вокруг тебя... ты разбил эту вазу! Ты хоть... ты хоть знаешь какую ценность она представляла для меня!? Если ещё хотя бы раз ты... нет! Я тебя завтра же выкину отсюда! Ты мне не сын! Ты вообще моя главная ошибка! -Всхлипнула Хедевари.
-Отпусти! Отпусти! Отпусти! Отпусти мне больно! -Закричал младший сын. Как он ни старался, но у него не получалось вырваться из материнских рук. Та крепко держала его за запястье. Её терпению пришел конец. Она уже устала от его криков, от того, что она не может уже поставить важу на стол, так как он обязательно её разобъет. Она больше не могла терпеть его драк с Людвигом, больше не могла выносить того, что старушки во дворе пустили слух, что её сын не совсем в себе. И так уже не в первый раз. Венгерка потянула его за собой. Тот отчаяно сопротивлялся матери, хватался за дверной косяк, но всё же Элизабетта была куда сильнее чем маленький трехлетний мальчик. Как долго она терпела его выходки, его поведение, но вот, пришел конец этой игре. Она никогда не была хорошой матерью или же примерной дочерью. Она до сих пор ощущала себя лишь женой. Молодой девушкой... а если подумать, то до сих пор ей и является. Дернув сына за руку она поволокла его в комнату. Мать толкнула сына в кладовку находившуюся в конце коридора и захлопнула дверь. Женщина скользнула вниз по двери и расплакалась. Ребенок конечно же заревел, бился о дверь кладовки, словно маленькая синичка. Им обоим было тяжело и больно. Элизабетта слышала как её сын плачет, она слышала его голос, она чувствовала, что тот пытается выйти, но мешает она... мама. Хедевари вздохнула её каштаного-рыжие волосы, почти прилипли к голове из-за недавноего мороза с которого она пришла. Её тело.. и душа... они до сих пор никак не могли согреться. Ещё недолго Элизабетта успокоилась. В кладовке начали утихать звуки, затем мальчик то ли вскрикнул то ли пискнул. После чего шебуршение и удары в дверь прикрастились. Настала некая тишина. Было слышно лишь тиканье часов, раздававшееся по всей квартире. Тусклый свет падал на стены с белыми, как снег обоями. Было ощущение, что всё вокруг пытается согреться. Элизабет... она всё ещё ждала его. Ждала, хотя знала, что его больше нет. Когда-то, их любовь была настолько сильной, что лед разливался да живой водой. Теперь же, когда его нет, а остатки той таинственной любви до сих пор оставшиеся в ней не растопят не в силах растопить её печаль, не в силах вернуть счастье её сердцу. Так что можного говорить с снеге. Сумев легко приподняться, мать открыла дверь кладовки. Полоса света озарила лицо и хрупкое тельце мальчика, сжавшегося в комочек, лежащего в старых пыльных вещах и тряпках. На полках стояли диковинные банки, с разного рода соленьями и вареньями из всевозможных фруктов и ягод. Сделав несколько шагов, навстречу Ви-Ви, Хедевари вдруг остановилась. Что то в ней, хотело повернуть назад и оставить "эту ошибку" тут. Но, поборов некий страх или всё же эгоизм, венгерка присела на колени рядом с малолетним сыном. Безрадостно, мать погладила своего мальчика по светлым, словно лен и мягким, как шелк волосам. Они едва кудрявились у челки и за ушами. Руки ребенка были холодны, и ноги тоже. Даже душа и чувства остыли от этой бесконечной зимы. И хотя, казалось, что весь он будто купался в свете ламп и свечей, но увы не мог в них согреться, как и его мать. Как же, его матери -иностранке было тяжко полюбить какого сына... но с другой стороны, она даже не пыталась заботиться о нём.
-Пора вставать... -Прошептала тихо Лизабетта, но мальчик не ответил, -Ви-Ви, пора вставать... -повторила мама, но тот продолжил лежать. Элизабета отвела глаза на мнгновение, после чего потрясла ребенка. Вдруг, иностранка была в ужасе. В глазах навернулись слезы и она схватила малыша на руки. Верх кофты был весь в крови, собственно как и бок, на котором лежал ребенок. Глаза младшего сына были плотно закрыты, весь малыш побледнел, лишь на щеках ещё оставался румянец. Элизабет быстро накинла на себя пальто и влезла в сапоги, затем, быстро обернула ребенка в простынь, которая попалась под руку и в секунду открыв дверь выбежала из квартиры.
-Мама! Куда ты!? -Выскочил из коридора Людвиг, но мать уже скрылась в темноте подъезда. Одежда иностранки пропиталась кровью мальчика, и сам он уже почти не дышал.. вот на чтоон был готов пойти всего ради того, что бы его погладили по волосам. Мать, охваченная ужасом, и совершенно забывшая о драконе побежала через двор, сквозь сугробы. Снег искрился в лунном сиянии, и всё будто было из серебра. Время от времени, на это сверкающее полотно падали алые капли крови. Лишь зимнее небо, подобное океансим глубином оставалось беспристрастным к человеческой боли, на насыщенном зеленом пальто венгерки появилсь большие кровавые пятна, девушка чувствовала как становится всё холоднее, как она теряет тепло, и как теряет его... свего сына. Нет, она не позволит и ему покинуть её! И пускай он нелюбим ею, но она серавно будет с ним, она будет защищать его, как своего князя, будет с ним всегда, даже если она умрет, то он серавно должн будет выжить... серавно.... И пускай он пришел к ней с горькими слезами, и бедой для его матери. До больницы оставалось ещё совсем недолго... как окрававленная простыня начала вскальзывать из рук венгерки. Дойдя до госпиталя, девушка начала взбираться вверх по ступеням. Кровь капала вниз, её багряные капли растекались по стоптанному снегу, сию же секунду замерзали и становились алыми пятнами на холодных заледеневших ступенях. Страх вселился в сердце матери. Всё вокруг было в крови её нелюбимого сына. От кончиков её рыже-каштановых волос, то тонких замерзших рук прекрасной фрау. Всю несчастную сковал страх, бушевавший в её сердце. Нет, она не могла позволить ему умиреть. Не могла разрешить ему покинуть её сейчас. Только не сейчас. Она ведь помнила... Помнила ту ночь, когда он тоже исчез с лица земли. Через несколько секунд, очнувшись от воспоминания венгерка распахнула двери и ворвалась в помещение.
-Помогите! -Разнесся крик Хедевари. Вахтерша обернулась. Она не ожидала столь поздних визитов. Дама кивнула и подошла к Элизабет. Мельком глянув на ребенка, она крикнула:
-Приготовьте операционную и место в палате!
Две медсестры побежали выполнять поручение. Дама подошла к Элизбет.
- Вам придется подождать здесь, - сказала она. - Мы вам скажем как будет продвигаться дело. Я отнесу его к главному врачу.
Одна из медсестер аккуратно, как собственное дитя взяла малыша и быстрым шагом пошла по коридору, а затем скрылась за дверью.
Вскоре, перед венгеркой открылась картина, как её мальчика уже уложили на "каталку" и повезли в операционную. По коридорам разносились звуки бега обычных врачей, и хирурга. Те, кто катил транспартировку смотрели на её мальчика. Мать бросилась к своему чаду, но не успела подойти и посмотреть.. наверное в последний раз, вскоре малыш скрылся за дверями операционной. Леди хотела закричать, броситься за сыном, но вдруг застыла, смотря вдаль....
-Может я некудышная мать? Может, я недостойна таких детей?
Мысленно спросила сама себя иностранка. Она видела, как мелькают белые халаты врачей и хирургов, свет ламп бил ей в глаза. Иногда, она успевала заметить ветлые волосы своего мальчика. Как больно... как больно ей было, смотря на него. Похоже, хирург пытался остановить кровь, но она продолжала своё течение, на блестящую поверхность стали операционного стола. В глазах матери был ужас. Нет, она не знала, что делать. Не знала, что с ним, с её малышем. Бьется ли его сердечко. Ну почему... почему жизнь заставляет её так страдать? Она не знала ответа. Не знала почему всё это происходит. Она лишь смиренно ждала нового поворота судьбы, не надеясь на поблажки. Постепенно, звук танометра начал утихать. А пульс падать. Всё будто было зарание предрешено судьбою. Элизабет... она смотрела на своего мальчика, сквозь запотевшее стекло двери. Почему-то, но она не могла даже выдавить из себя жалких слез. Не могла заставить себя почувствовать боль. Хедевари лишь смиренно смотрела на то, как умирает её младший сын. Прекрасная леди помнила, как он пытался выжить, но не смотря на это... ему было не страшно умиреть. Как печально, видить, когда на ваших глазах, погибает столь малое дитя. Венгерка закрыла глаза и отвернулась. Нет, она не могла смотреть на то, как жизнь постепенно его покидает. Вскоре, начали разноситься разные звуки. Похоже, кто то вновь хотел взять в руки инструмент. Были слышны голоса людей, но они тоже постепенно стихали, растворяясь в сознании матери. Наверно, всё было кончено. Перед глазами девушки развернулась картина, как её подзовет к себе хирург и тихо, ни раняя ни слова даст свидетельство о смерти, завернутое в полупрозрачную целофаноую пленку. Затем, всё как обычно. Она войдет в МОРГ, её подведут к её малчику, снимут белую простынь, показав его спокойное, лицо. Они скажут, что он мертв. Скажут, что его уже не вернуть. Её попросят не винить себя в его смерти, попросят забыть этот день, когда он ушел... А она... теперь, она будет ждать стоя у окна не только своего милого, но исвоего маленького Ви-Ви. Да, ей станет свободней без младшего сына, но на этот раз её сердце окончательно опустеет. Она больше никогда не поднимится в небо, не расправит крылья, она больше не избежит чувства вины. Она знала, что вот-вот её сын уйдет. Как она хотела остнановить его, что бы он не перешел ту грань... между вечной тьмой и светом, что бы он не перешел ту черту между жизнью, и смертью. Она больше не выдержит. Не сможет больше жить. Она больше не может хранить. Она больше не может нести венки в своих руках. Как она устала от черноты мраморных плит, среди снежной белезны. Звук её усталых, измученных шагов звучал, словно колокольчик, среди всеобъемлящей тишины темных каридоров больницы. Её фигура скрылась среди коридора, в холодном свете люмисцентных ламп. Найдя небольшой диванчик, она заснула, прилегши на подлокотник.

***
Часы тикали в коридоре. Людвиг вышел на лестнечную клетку. Было невыносимо холодно. Иногда он просто ненавидел зиму. Мальчик смотрел в темноту, но боялся войти в неё... и наверное правельно делал. Укутанный в шал, старший бврат взялся за ручку входной двери и обратно войдя в квартир закрыл её на щеколду. В синих, холодных его глазах блестели огни от усталости. Мальчик посмотрел в зеркало. Он видел себя, высокого, длинноного блондина с синими глазами. Его можно описать одним словосочетанием -какнонический немец. Высокие белые гольфы, черные туфли, похожие на девчачьи, да обычные шерты с белой рубашечкой.. единственное, что могла позволить ему мать на её жалкие копейки, но этого старшему брату было достаточно, что бы чувуствовать себя счастливым. Но Людвиг больше не хотел играть, больше не хотел петь и веселиться. И пускай ему всего четыре года, но он серавно хочет помогать матере. Обхватив себя руками, мальчик пошел на кухню и сев на мягкий стул поджал под себя ноги. Кухня была единственным местом, где можно было согреться зимней ночью, в этом доме.